Все хулиганы – это абсолютно творческие люди

- Добрый вечер! В эфире программа "Tkachenko.ua" и у нас в гостях Сергей Шнуров. Добрый вечер!

- Добрый вечер!

- Скажите, у вас вообще в жизни были авторитеты, есть ли?

- М-м-м... Наверное, да. Но они не являются кумирами. В каждой из областей они свои. В музыке, особенно в гитарной, мне нравится Джимми Хендрикс. В литературе, наверное, Чарльз Буковский. В живописи, скорее всего, Кандинский.

- Я с удивлением прочитал вашу биографию и узнал, что вы учились в религиозно-философской школе при духовной академии.

- Это был период начала 90-х как раз, когда было ещё такое представление о том, что школы скорее всего будут по большинству частные и преподавание истории религии будет там уместно. Но история сложилась по-другому. Это неуместно. А так я должен был быть, наверное, каким-нибудь преподавателем.

- Т.е. это был сознательный выбор? Это был эпатажный какой-то шаг?

- Да. На самом деле, весь этот так называемый эпатаж – это больше придуманная история. Причём не мной. Я жил, как жил. А кому-то это казалось каким-то эпатажным, скажем так.

- Первая ассоциация, которая возникает, когда говорят "Шнуров" - матерный чувак. Вас не коробит такое вот?

- Нисколько. Потому, что большинство людей привыкли просто объяснять сложные явление.

- Вы имеете в виду, что маты – это одна из форм простого объяснения сложного явления?

- Нет, объяснение меня.

- А, вас.

- Да. Когда говорят, что Шнуров – это матерщинник. Ну да, это, наверное, так. Но если совсем раскладывать на атомы, чтобы было совсем просто и была жизнь проста понятна, то тогда так.

- А как бы вы хотели, чтобы о вас думали?

- А я бы никак не хотел. Как думают, так и думают.

- Хорошо...

- Я не формирую общественное сознание. Общественное сознание – довольно глупая штука. И воздействовать на неё – это тоже довольно глупые и довольно простые приёмы.

- Т.е. вас не смущает, что существует такое мнение?

- Я знаю, что с ним бороться бесполезно.

- А какой вы на самом деле?

- Я, скажем так, исследователь. Я исследую границы возможного в популярном искусстве. Ну, не искусстве, скажем. В искусстве, да. Тот самый табуированный язык является не только языком хамов и маргиналов. В принципе, довольно сложные вещи можно объяснить с помощью довольно простых слов.

- Вы имеете в виду, что это напрямую в лоб бьёт?

- Это означает, что слова – это всего лишь слова. И за этим не стоит больше, чем стоит за этими словами. А что касается матов, то это скорее усиление эмоции.

- Но большинство вашей аудитории воспринимает это по-своему – как прикол, а не столько как какую-то философскую мысль.

- Неважно, как они воспринимают. Абсолютно неважно. И потом, сложно говорить о большинстве моей аудитории. Я не знаю моей аудитории и вы её тоже не знаете. Что у них происходит в моменты концерта, я тоже не могу сказать.

- Первый раз, честно говоря, о вас услышал от девушек, которым наверняка продолжают нравиться хулиганы.

- Ну, девушкам должны нравиться хулиганы.

- Это тоже составляет костяк вашей аудитории. Вы представляете, на кого вы выходите?

- Не представляю. Моя аудитория зачастую на концертах спонтанна. О чём говорят продажи тех же самых билетов. В последний день перед концертом продаётся гораздо больше, чем заведомо. Потому, что это происходит сиюминутно. Сидим в компании, выпиваем – о, группа "Ленинград" сегодня там-то. Идём? Идём! Если это состояние резонирует, тогда люди идут. Если нет – то нет.

- В одном из фильмов о вас я услышал, как критики, рассуждая о том , что означает использование матов в ваших песнях, говорили о том, что это своеобразное проявление свободы. Мол, нельзя – так можно матом напрямую. Вы с этим согласны?

- На момент создания коллектива, наверное, это было так. Сейчас уже нет. Но свобода – она где-то в другом сейчас, наверное. Не знаю, в широте взглядов.

- Сейчас вы уже меньше, собственно говоря, используете запрещённую лексику на концертах?

- Нет. Почему? Всё точно так же, потому что это тот язык, на котором я, наверное, говорю. Если не начинаю выбирать слова, как сейчас. Мне так проще изъясняться. Вообще мат – это довольно сложное явление. И каким-то определённым одним постулатом вообще не сказать, что это такое. Мат в той же самой курилке, если человек с тобой обращается на этом табуированном языке, значит он тебе как бы доверяет. Есть такой аспект. Много очень аспектов у этого довольно сложного явления.

- У этого сложного явления есть такой аспект, что не матерятся при женщинах, при детях.

- В 21-м веке уже не так. Если говорить о широкой аудитории, даже в Петербурге на улицах я слышу зачастую такие тирады от малолеток, что живые позавидуют мёртвым. Язык стал таким. Разговорный язык и массовый – он именно такой. Если от этого закрываться, то это слабая позиция.

- Сергей Соловьёв в фильме "Асса-2" практически вместо Цоя в финальной песне использовал ваш образ.

- Не вместо Цоя.

- Понятно.

- Это притянутая история. "Асса-2" - это всё равно "Асса-2", другое кино.

- Он объяснял, почему героя Цоя заменили вы?

- Как-то мы от этом разговаривали по-первости. А потом всё равно Сергей Александрович объяснил мне всё это движение съёмок фильма как приятное времяпрепровождение и более ничего. Никакого посыла там не было. Мы были вот в этой компании, общались друг с другом. Наверное, это было самое важное во всём. А получился фильм или не получился – это уже дело третье, пятое. На месте Цоя я, на месте Майка Науменко – это всё уже ерунда.

- В вашей песне есть фраза: "Всё это похоже на какую-то разводку. Наркотики нельзя, но модно водку". А без алкоголя до сих пор не разобраться у вас?

- Я стал пить реже, но больше.

- А что такое "реже" и что такое "больше"?

- Раньше если я пил каждый день где-то 0,5...

- 0,5 чего?

- 0,5 того, крепкого чего-нибудь.

- Водки?

- Предположим водки. Всё зависит от сезона. То теперь я пью где-то раз в неделю, но литра 2. Реже, но больше. Это вот так.

- А что, это с возрастом или какой-то более здоровый образ жизни?

- Я не знаю, что здорового в этом образе жизни! (смеются)

- Всё равно, совокупно меньше получается.

- Совокупно получается, наверное, так же. Ну, плюс-минус.

- Ну да.

- Урон здоровью, наверное, такими дозами наносится более серьёзный, нежели если ты постоянно плывёшь вот в этом течении. Просто в связи с тем, что мне стало больше лет, пьяным в зюзю я не могу выступать. Потому, что я не слышу музыки и становлюсь аритмичным. У меня тянутся слова и вот это всё. Я не делаю то, что я не умею.

- А почему ещё нужно раз-два в неделю?

- Как у любого компьютера, мне требуется выключение и перезагрузка, очищение каких-то накопившихся временных файлов, которые мне абсолютно не нужны.

- Но есть же куча других способов. Занятия спортом, чтение книг, йога?

- Нет, спорт вообще вреден. Большинство спортсменов долго не живут, если вы знаете. Алкоголики тянут дольше. (смеются)

- Вы с детства были хулиганом?

- Ну да! Приводы в милицию были. Но было на самом деле сложно. Я вообще не понимаю, сложно мне представить тех людей, которые ни разу не были в милиции. Как они жили? Для меня это загадка.

- Не было.

- Поделитесь опытом! (смеются) Хотя мне уже поздно. Нет, я был в милиции довольно часто. В вытрезвителях бывал. Это неоценимый опыт. Это примерно, как выйти в космос.

- Вы росли в таком депрессивном районе или...

- Нет. Я рос на планете Земля. Тут есть милиция, есть я. Был район как район. Такой обычный совершенно – Семенцы, где брали Лёньку Пантелеева. Ну такой, с "малинами". Но в середине 80-х, когда я там формировался, там скорее в фаворе были фарцовщики, а не гоп-стоперы. Поэтому такое было. Район как район.

- Но при этом вы занялись творчеством.

- Вообще все хулиганы – это абсолютно творческие люди. Вы же помните поделки с зоны – эти ножи с наборными ручками. Это что? Это говорит о том, что люди стремятся к чему-то. Шахматы вот эти все резные. (смеются)

- И как часто вы рисуете? Что это за картины?

- Ну какие картины... Сейчас я не понимаю, я хочу взяться за какие-нибудь там кисти, но пока у меня ещё до конца не сформирована в голове, не улежалась следующая концепция, которую я вынашиваю. Поэтому давайте об этом лучше не говорить.

- Вы учились рисовать? Откуда у вас тяга?

- Да, какое-то время учился.

- А успели за то время, когда вы учились в разных местах, закончить что-то? Есть высшее законченное образование?

- Нет. Боже упаси. Человек с дипломом – это вообще приговор. Это значит – человек с дипломом – что он себя в некоторой степени лишает вариативности будущего. Я за непредсказуемое развитие событий.

- Вы хотите сказать, что человек с дипломом бухгалтера не может стать музыкантом?

- С меньшей степенью вероятности. (смеются)

- Но вы хотели бы ещё чему-то в своей жизни научиться? Необязательно с дипломом.

- Да. Я учусь постоянно.

- Чему?

- Всему, что интересно. Книжки читаю. Учусь лучше играть на гитаре. Не знаю, учусь каким-то сложным гармоническим решениям. Я постоянно чему-то учусь.

- Вашей девушкой была Оксана Акиньшина.

- Был такой период.

- Да. С виду вроде нежное создание. Но многие люди, которые работают в кино, знают её как достаточно эмоционального человека. Кто из вас был более эмоционален?

- Я не знаю. Это было давно. Придётся вспомнить. Как бы я не ответил, всё равно всё это будет несколько придуманным. Давайте я скажу, что она. (смеются)

- А как у вас складываются отношения с детьми?

- С детьми?

- Да.

- Про жён... Я уже так – я такими большими числами не оперирую так быстро. (смеётся) И блокнотик с собой не взял, чтобы давать такие ответы. С детьми шикарные отношения складываются. Дети как дети. Растут, учатся, ходят кто куда – кто в школу, кто в университет.

- И как они реагируют на ваш публичный образ?

- А как они реагируют? Никак не реагируют. Я папа – и всё. Как тут реагировать? У кого-то папа сантехник. Как они реагируют на то, что папа – сантехник? Ну такой папа достался и всё.

- Не вспоминают в разговорах с вами, что кто-то рассказывал ,что вы ведёте какой-то хулиганский образ жизни?

- Я не знаю, как складывается их общение в узких компаниях. Я не лезу в настолько частную жизнь. Но, по-моему, у них нет такого обременения в связи с тем, что их папа такой.

- А о чём вы общаетесь?

- С дочкой – про отношения с мальчиками, которые у неё там складываются или не складываются. Как обычно! Папы-то они все похожи, как морковки. (смеются)

- Но вы ей что-то советуете? Не знаю, прочитать какую-то книгу, посмотреть какое-то кино?

- Книги – да, советую. Но не более.

- Т.е. жизни не учите?

- Меня бы кто поучил. Какое я имею право её жизни учить? По-моему, никакого. Я просто не вижу смысла.

- Почему?

- По моему опыту, те люди, которых назидательно чему-то воспитывают, они обычно делают строго всё наоборот.

- А если не назидательно, а если с любовью?

- С любовью тоже по-разному бывает. Мне кажется, воспитание настолько сложная вещь, что порой, не воспитывая, ты делаешь гораздо больше, нежели чем поучая.

- Вы имеете в виду, собственным примером?

- Собственным примером, каким-то мягким воздействием, скажем так. Без категоричных каких-то поворотов. Без заявлений, что вот это так, а это так. Без деления мира на чёрное и белое. Потому, что я сам не знаю, как я живу. Я узнаю только, когда я умру, как я жил и что я делал на самом деле.

- А что в жизни вам приносит удовольствие? Чему вы радуетесь?

- Мне по-прежнему, как ни странно, интересно жить и любопытно. Я человек любознательный. Когда я что-то узнаю, я испытываю больший кайф, чем даже от литра водки, скажем так. (смеются)

- Как складываются ваши отношения с властями? У вас в одной из песен кандидаты – какие они нехорошие люди...

- Эту песню не я придумал. Я её только исполнил.

- А, исполнил. Она, тем не менее, стала своеобразным таким лозунгом, не знаю, если не для Марша несогласных, то для людей, которые выступают с протестом.

- Эта песня – опять же, упрощение.

- Безусловно.

- Я не отношусь... Я ни разу её не исполнял на концертах. Она звучит в фильме, в Интернете её любят послушать. Мне кажется, это... Ну, да. Те люди, которые ей принимают близко к сердцу и которые водружают на знамёна, они, по-моему, такие "моськи". Да?

- Угу.

- Потому, что гораздо проще явление обозвать и пойти дальше. Да? "Вот это – говно!" И всё. Происходит снятие проблемы. А проблема остаётся.

- А проблема есть с властью?

- У меня?

- Да.

- Нет.

- А вообще с властями?

- А я их не замечаю.

- Они живут параллельной жизнью?

- В другом мире.

- Т.е. всё, что происходит в обществе, в России современной, вас устраивает?

- Нет. Меня не устраивает всё, что происходит на протяжении запечатлённой в книжках истории человечества. И что? Не устраивает. (смеются)

- А есть какие-то политические явления или проявления, которые у вас вызывают неприязнь?

- Да я стараюсь вот как-то ограждать своё сознание от проникновения этих всех течений в мой мозг. Вот. Я стараюсь не принимать это всерьёз. Невозможно же жить персонажами "Санта-Барбары", да? Это персонажи "Санта-Барбары". Они сегодня одни, завтра другие. На мою личную жизнь это никак не влияет.

- У вас есть бренд "Башмаков" или...

- Был. Ботинки мы делали. Они до сих пор, по-моему, производятся, но я давно не следил, что там вообще происходит.

- А зачем? Вам предложили и вы решили подзаработать?

- Мне предложили... Да не то что подзаработать. Но как-то мне предложили и мне показалось это интересным на тот момент. И как-то сделали. И ботинки вроде ничего. Даже до сих пор встречаю людей, которые в них ходят.

- А как складываются вообще ваши отношения с деньгами? Вы с ними дружите?

- Я не парюсь по поводу их, они не парятся по поводу меня.

- Вам хватает?

- Я думаю, что мне хватало, сейчас скажу... Последняя проблема с деньгами у меня была лет в 12 , наверное, когда я хотел купить скейт, но мне, сука, не хватало на него. (смеются) Вот потом – всё. Все проблемы с деньгами были решены.

- Отпустило.

- Отпустило, да.

- У вас есть лейбл – "Шнурок", по-моему, называется.

- Да, существует такая фирма.

- Она чем-то занимается? Активность есть какая-то?

- Чем-то занимается, да. Но там есть люди управляющие, поэтому это вопросы не ко мне. Даже сейчас с трудом вам скажу, чем она занимается.

- Т.е. в принципе, вот эти все истории как бы с башмаками, с лейблами – вы дарите своё имя и там есть какие-то люди, которые заворачивают в фольгу...

- Я никому ничего не дарю. (смеются) Нет, конечно не дарю никому своё имя. И тем более, как я могу подарить своё имя? Нет. Создаются какие-то конторки, которые начинают заниматься этим всем. Если они приносят какие-то деньги – хорошо. Если нет – то нет.

- Но вы не паритесь, не следите за тем, как они работают?

- Боже упаси. У меня свои дела.

- Творчество, музыка и всё остальное?

- Свои дела, скажем так. Ну, творчество. Я могу, конечно, сказать: "Да, у меня свои дела – это творчество".

- Как называется стиль, в котором вы выступаете на сцене? Есть у него какое-то название?

- М-м-м... Не знаю. "Ленинград" - сложно определимый стиль. Да, модно придумать название. Я придумал как-то там ещё 100 лет назад "турбо-шансон". В какой-то момент времени это соответствовало группе "Ленинград". Группа "Ленинград" постоянно изменяется. Её невозможно поймать за хвост. Я сам даже порой не понимаю, что мы делаем. Самое главное, что это узнаваемая фигня.

- А не похоже это на то, что делает наш украинский американец – "Gogol Bordello". Такой джипси...

- Но они же позже нас появились. Нет. Конечно, нет. Они, конечно, присели нам на хвост. Но мне не жалко.

- Они вам присели на хвост?

- Да.

- Но они называют себя цыганским, румынским роком.

- Нет, я к цыганам никакого отношения не имею. Сразу. К року тоже никакого отношения не имею.

- А почему так про рок?

- Ну потому, что рок – это, опять же, вышеупомянутый Джимми Хендрикс. Я не Джимми Хендрикс. Это Дженнис Джоплин. Это определённые не то что образ жизни, а и определённое мировоззрение, которым я не обладаю. Я далеко не хиппи, а скорее даже наоборот. У меня нет такого наивного детского взгляда на мир.

- Мир суровый.

- Мог бы быть ещё суровей. И тому примеров полно. Мир такой, какой он есть.

- Рок-музыканты, в том числе ваши земляки, такие как Юрий Шевчук, достаточно критично относятся...

- Шевчук – не мой земляк. Он из Уфы.

- Но человек, с которым вы живёте в одном город сейчас.

- Да.

- Достаточно критично относится к вашему творчеству.

- (кивает)

- А вы?

- Что?

- Как к их творчеству относитесь? Как реагируете на эту критику?

- Ну, я понимаю, откуда ноги растут у этой критики.

- А откуда?

- От определённой узости взглядов. И больше ни откуда, ничего. Когда определённая жанровая структура, как то рок-песни, становится некой парадигмой жизненной. А это действительно страшно. Это как любители автомобиля "запорожец" - это вот такой узкий круг людей. Они вот фанаты этого старого "запорожца" и все остальные машины они ненавидят. Вот как-то так. Я вообще к сектам плохо отношусь. Любым. Рок это там, не рок. Я вообще против сектантов.

- А в современной музыке кто-то вам близок?

- Последнее, что мне понравилось, но это было довольно давно, несколько лет назад – это группа "The White Stripes".

- А из постсоветского пространства?

- "АукцЫон" я слежу, что делают. Но не могу сказать, что мне всё нравится. Но это интересно.

- Вы участвовали в проекте "История российского шоу-бизнеса", по-моему, да?

- Да.

- А что из эпизодов российского шоу-бизнеса вам казалось наиболее интересным или, наоборот, возмутительным? Что вызывало эмоции?

- Там всё интересно. Там всё интересно, потому что это какое-то такое явление настолько неказистое, настолько оно вот вопиюще пошлое, вот какое-то "не пришей кобыле хвост" вот это всё. И с таким бурлеском всё это происходит. Это круто. Я думаю, что весь российский шоу-бизнес – это штука покруче, чем "Sex Pistols".

- А с точки зрения вашего отношения к музыке?

- Я легко отношусь к массовой культуре. Это понятно, что никакие не прорывы, это некие песенки. И поэтому это что-то отзвучало – и всё. В плане как коммерческие проекты – это идеально. Как коммерческие проекты это просто попадание в слушателя. "Ночь", "свеча", "дочь" - и всё, и понеслось. Никакого большого вклада там, прорыва. Это создаёт некий фон, который резонирует с обществом. И обществу с этими песнями как-то жить попроще, скажем так. Больше ничего.

- Но вы сами считаете это неказистым, уродливым и т.д.?

- У меня вот образ, который сложился и давно, как раз в конце 90-х и он до сих пор имеет право на существование – это последний телевизор, накрытый бабушкиной салфеткой. Вот мы вот в этом до сих пор как-то существуем.

- Т.е. вы это видите, вы понимаете, что это уродливо, но вы это принимаете?

- Я не то что это принимаю. Задаюсь вопросами. Я понимаю, как это устроено. Мне хочется понять, вообще что людьми двигает, чтобы вот такую х**ню творить. (смеётся) Мне хочется понять этот механизм.

- Мы как люди, которые делаем эту программу, понимаем, механизм, почему это может нравиться, почему на какой-то минуте будет нравиться, одно, второе, третье, четвёртое. Т.е. в принципе, у этого есть определённый очень понятный инструмент? Как у любого сценария, как у любой пьесы.

- Кстати, нет. Там не очень понятная штука. Там не так всё просто, как мне кажется. Если бы это было настолько очевидно и понятно, это бы делал каждый.

- Это не настолько очевидно. Понятно, что нужен талант для того, чтобы написать пьесу, которая даже состоит из понятных слов – "свеча", "ночь", "дочь" и т.д. Нужно в правильных местах в правильное время их провести по сюжетной линии для того, чтобы это затронуло.

- Это, опять же, не совсем так. То механическое объяснение того, что не объясняется механически.

- Ну да.

- Тут нет определённых пунктов, где нажми на эти кнопки – и всё у тебя будет. Нет, это не так.

- Ну а вы сами пробовали, было искушение попробовать сделать какую-то популярную, попсовую вещь?

- Так я постоянно делаю популярные, попсовые вещи. (смеются) Но у меня же не всегда получается.

- Вы со временем, спустя 5-10 лет, себя видите по-прежнему в роли хулигана, который...

- Да нет, конечно. Это как-то неуместно, когда дедушка уже там чего-то хулиганит. Хотя, конечно, смешно. Я ещё не решил. Может ли дедушка хулиганить? Не знаю.

- А кем вы себя видите? Есть какая-то идея, которая вас вдохновляет?

- Я не знаю. Задайте мне вопрос 15 лет назад "Чем вы будете заниматься?", когда создавалась группа "Ленинград", я бы вряд ли вам сказал, что я буду музыкантом.

- Но есть вещи, к которым вы стремитесь, которые хотите сделать?

- Чтобы оставить след в истории? (смеётся) Нет. Я не знаю, что я хочу. Я хочу, чтобы у меня не угасал до сих пор, вот, интерес. Чтобы до тех пор мне было интересно жить. Чтобы у меня не потух взгляд, чтобы наконец-то мне не показалось всё это очень понятным. Чтобы мне по-прежнему казалось всё это каким-то непонятным. Когда я начну понимать, что я всё понимаю, значит всё – я труп.