Идеолог и солист группы "Ленинград" Сергей Шнуров рассказал "Tkachenko.ua" об авторитетах в литературе и обучении в школе при духовной академии.
- Добрый вечер! В эфире программа "Tkachenko.ua" и у нас в гостях Сергей Шнуров. Добрый вечер!
- Добрый вечер!
- Скажите, у вас вообще в жизни были авторитеты, есть ли?
- М-м-м... Наверное, да. Но они не являются кумирами. В каждой из областей они свои. В музыке, особенно в гитарной, мне нравится Джимми Хендрикс. В литературе, наверное, Чарльз Буковский. В живописи, скорее всего, Кандинский.
- Я с удивлением прочитал вашу биографию и узнал, что вы учились в религиозно-философской школе при духовной академии.
- Это был период начала 90-х как раз, когда было ещё такое представление о том, что школы скорее всего будут по большинству частные и преподавание истории религии будет там уместно. Но история сложилась по-другому. Это неуместно. А так я должен был быть, наверное, каким-нибудь преподавателем.
- Т.е. это был сознательный выбор? Это был эпатажный какой-то шаг?
- Да. На самом деле, весь этот так называемый эпатаж – это больше придуманная история. Причём не мной. Я жил, как жил. А кому-то это казалось каким-то эпатажным, скажем так.
- Первая ассоциация, которая возникает, когда говорят "Шнуров" - матерный чувак. Вас не коробит такое вот?
- Нисколько. Потому, что большинство людей привыкли просто объяснять сложные явление.
- Вы имеете в виду, что маты – это одна из форм простого объяснения сложного явления?
- Нет, объяснение меня.
- А, вас.
- Да. Когда говорят, что Шнуров – это матерщинник. Ну да, это, наверное, так. Но если совсем раскладывать на атомы, чтобы было совсем просто и была жизнь проста понятна, то тогда так.
- А как бы вы хотели, чтобы о вас думали?
- А я бы никак не хотел. Как думают, так и думают.
- Хорошо...
- Я не формирую общественное сознание. Общественное сознание – довольно глупая штука. И воздействовать на неё – это тоже довольно глупые и довольно простые приёмы.
- Т.е. вас не смущает, что существует такое мнение?
- Я знаю, что с ним бороться бесполезно.
- А какой вы на самом деле?
- Я, скажем так, исследователь. Я исследую границы возможного в популярном искусстве. Ну, не искусстве, скажем. В искусстве, да. Тот самый табуированный язык является не только языком хамов и маргиналов. В принципе, довольно сложные вещи можно объяснить с помощью довольно простых слов.
- Вы имеете в виду, что это напрямую в лоб бьёт?
- Это означает, что слова – это всего лишь слова. И за этим не стоит больше, чем стоит за этими словами. А что касается матов, то это скорее усиление эмоции.
- Но большинство вашей аудитории воспринимает это по-своему – как прикол, а не столько как какую-то философскую мысль.
- Неважно, как они воспринимают. Абсолютно неважно. И потом, сложно говорить о большинстве моей аудитории. Я не знаю моей аудитории и вы её тоже не знаете. Что у них происходит в моменты концерта, я тоже не могу сказать.
- Первый раз, честно говоря, о вас услышал от девушек, которым наверняка продолжают нравиться хулиганы.
- Ну, девушкам должны нравиться хулиганы.
- Это тоже составляет костяк вашей аудитории. Вы представляете, на кого вы выходите?
- Не представляю. Моя аудитория зачастую на концертах спонтанна. О чём говорят продажи тех же самых билетов. В последний день перед концертом продаётся гораздо больше, чем заведомо. Потому, что это происходит сиюминутно. Сидим в компании, выпиваем – о, группа "Ленинград" сегодня там-то. Идём? Идём! Если это состояние резонирует, тогда люди идут. Если нет – то нет.
- В одном из фильмов о вас я услышал, как критики, рассуждая о том , что означает использование матов в ваших песнях, говорили о том, что это своеобразное проявление свободы. Мол, нельзя – так можно матом напрямую. Вы с этим согласны?
- На момент создания коллектива, наверное, это было так. Сейчас уже нет. Но свобода – она где-то в другом сейчас, наверное. Не знаю, в широте взглядов.
- Сейчас вы уже меньше, собственно говоря, используете запрещённую лексику на концертах?
- Нет. Почему? Всё точно так же, потому что это тот язык, на котором я, наверное, говорю. Если не начинаю выбирать слова, как сейчас. Мне так проще изъясняться. Вообще мат – это довольно сложное явление. И каким-то определённым одним постулатом вообще не сказать, что это такое. Мат в той же самой курилке, если человек с тобой обращается на этом табуированном языке, значит он тебе как бы доверяет. Есть такой аспект. Много очень аспектов у этого довольно сложного явления.
- У этого сложного явления есть такой аспект, что не матерятся при женщинах, при детях.
- В 21-м веке уже не так. Если говорить о широкой аудитории, даже в Петербурге на улицах я слышу зачастую такие тирады от малолеток, что живые позавидуют мёртвым. Язык стал таким. Разговорный язык и массовый – он именно такой. Если от этого закрываться, то это слабая позиция.
- Сергей Соловьёв в фильме "Асса-2" практически вместо Цоя в финальной песне использовал ваш образ.
- Не вместо Цоя.
- Понятно.
- Это притянутая история. "Асса-2" - это всё равно "Асса-2", другое кино.
- Он объяснял, почему героя Цоя заменили вы?
- Как-то мы от этом разговаривали по-первости. А потом всё равно Сергей Александрович объяснил мне всё это движение съёмок фильма как приятное времяпрепровождение и более ничего. Никакого посыла там не было. Мы были вот в этой компании, общались друг с другом. Наверное, это было самое важное во всём. А получился фильм или не получился – это уже дело третье, пятое. На месте Цоя я, на месте Майка Науменко – это всё уже ерунда.
- В вашей песне есть фраза: "Всё это похоже на какую-то разводку. Наркотики нельзя, но модно водку". А без алкоголя до сих пор не разобраться у вас?
- Я стал пить реже, но больше.
- А что такое "реже" и что такое "больше"?
- Раньше если я пил каждый день где-то 0,5...
- 0,5 чего?
- 0,5 того, крепкого чего-нибудь.
- Водки?
- Предположим водки. Всё зависит от сезона. То теперь я пью где-то раз в неделю, но литра 2. Реже, но больше. Это вот так.
- А что, это с возрастом или какой-то более здоровый образ жизни?
- Я не знаю, что здорового в этом образе жизни! (смеются)
- Всё равно, совокупно меньше получается.
- Совокупно получается, наверное, так же. Ну, плюс-минус.
- Ну да.
- Урон здоровью, наверное, такими дозами наносится более серьёзный, нежели если ты постоянно плывёшь вот в этом течении. Просто в связи с тем, что мне стало больше лет, пьяным в зюзю я не могу выступать. Потому, что я не слышу музыки и становлюсь аритмичным. У меня тянутся слова и вот это всё. Я не делаю то, что я не умею.
- А почему ещё нужно раз-два в неделю?
- Как у любого компьютера, мне требуется выключение и перезагрузка, очищение каких-то накопившихся временных файлов, которые мне абсолютно не нужны.
- Но есть же куча других способов. Занятия спортом, чтение книг, йога?
- Нет, спорт вообще вреден. Большинство спортсменов долго не живут, если вы знаете. Алкоголики тянут дольше. (смеются)
- Вы с детства были хулиганом?
- Ну да! Приводы в милицию были. Но было на самом деле сложно. Я вообще не понимаю, сложно мне представить тех людей, которые ни разу не были в милиции. Как они жили? Для меня это загадка.
- Не было.
- Поделитесь опытом! (смеются) Хотя мне уже поздно. Нет, я был в милиции довольно часто. В вытрезвителях бывал. Это неоценимый опыт. Это примерно, как выйти в космос.
- Вы росли в таком депрессивном районе или...
- Нет. Я рос на планете Земля. Тут есть милиция, есть я. Был район как район. Такой обычный совершенно – Семенцы, где брали Лёньку Пантелеева. Ну такой, с "малинами". Но в середине 80-х, когда я там формировался, там скорее в фаворе были фарцовщики, а не гоп-стоперы. Поэтому такое было. Район как район.
- Но при этом вы занялись творчеством.
- Вообще все хулиганы – это абсолютно творческие люди. Вы же помните поделки с зоны – эти ножи с наборными ручками. Это что? Это говорит о том, что люди стремятся к чему-то. Шахматы вот эти все резные. (смеются)
- И как часто вы рисуете? Что это за картины?
- Ну какие картины... Сейчас я не понимаю, я хочу взяться за какие-нибудь там кисти, но пока у меня ещё до конца не сформирована в голове, не улежалась следующая концепция, которую я вынашиваю. Поэтому давайте об этом лучше не говорить.
- Вы учились рисовать? Откуда у вас тяга?
- Да, какое-то время учился.
- А успели за то время, когда вы учились в разных местах, закончить что-то? Есть высшее законченное образование?
- Нет. Боже упаси. Человек с дипломом – это вообще приговор. Это значит – человек с дипломом – что он себя в некоторой степени лишает вариативности будущего. Я за непредсказуемое развитие событий.
- Вы хотите сказать, что человек с дипломом бухгалтера не может стать музыкантом?
- С меньшей степенью вероятности. (смеются)
- Но вы хотели бы ещё чему-то в своей жизни научиться? Необязательно с дипломом.
- Да. Я учусь постоянно.
- Чему?
- Всему, что интересно. Книжки читаю. Учусь лучше играть на гитаре. Не знаю, учусь каким-то сложным гармоническим решениям. Я постоянно чему-то учусь.
- Вашей девушкой была Оксана Акиньшина.
- Был такой период.
- Да. С виду вроде нежное создание. Но многие люди, которые работают в кино, знают её как достаточно эмоционального человека. Кто из вас был более эмоционален?
- Я не знаю. Это было давно. Придётся вспомнить. Как бы я не ответил, всё равно всё это будет несколько придуманным. Давайте я скажу, что она. (смеются)
- А как у вас складываются отношения с детьми?
- С детьми?
- Да.
- Про жён... Я уже так – я такими большими числами не оперирую так быстро. (смеётся) И блокнотик с собой не взял, чтобы давать такие ответы. С детьми шикарные отношения складываются. Дети как дети. Растут, учатся, ходят кто куда – кто в школу, кто в университет.
- И как они реагируют на ваш публичный образ?
- А как они реагируют? Никак не реагируют. Я папа – и всё. Как тут реагировать? У кого-то папа сантехник. Как они реагируют на то, что папа – сантехник? Ну такой папа достался и всё.
- Не вспоминают в разговорах с вами, что кто-то рассказывал ,что вы ведёте какой-то хулиганский образ жизни?
- Я не знаю, как складывается их общение в узких компаниях. Я не лезу в настолько частную жизнь. Но, по-моему, у них нет такого обременения в связи с тем, что их папа такой.
- А о чём вы общаетесь?
- С дочкой – про отношения с мальчиками, которые у неё там складываются или не складываются. Как обычно! Папы-то они все похожи, как морковки. (смеются)
- Но вы ей что-то советуете? Не знаю, прочитать какую-то книгу, посмотреть какое-то кино?
- Книги – да, советую. Но не более.
- Т.е. жизни не учите?
- Меня бы кто поучил. Какое я имею право её жизни учить? По-моему, никакого. Я просто не вижу смысла.
- Почему?
- По моему опыту, те люди, которых назидательно чему-то воспитывают, они обычно делают строго всё наоборот.
- А если не назидательно, а если с любовью?
- С любовью тоже по-разному бывает. Мне кажется, воспитание настолько сложная вещь, что порой, не воспитывая, ты делаешь гораздо больше, нежели чем поучая.
- Вы имеете в виду, собственным примером?
- Собственным примером, каким-то мягким воздействием, скажем так. Без категоричных каких-то поворотов. Без заявлений, что вот это так, а это так. Без деления мира на чёрное и белое. Потому, что я сам не знаю, как я живу. Я узнаю только, когда я умру, как я жил и что я делал на самом деле.
- А что в жизни вам приносит удовольствие? Чему вы радуетесь?
- Мне по-прежнему, как ни странно, интересно жить и любопытно. Я человек любознательный. Когда я что-то узнаю, я испытываю больший кайф, чем даже от литра водки, скажем так. (смеются)
- Как складываются ваши отношения с властями? У вас в одной из песен кандидаты – какие они нехорошие люди...
- Эту песню не я придумал. Я её только исполнил.
- А, исполнил. Она, тем не менее, стала своеобразным таким лозунгом, не знаю, если не для Марша несогласных, то для людей, которые выступают с протестом.
- Эта песня – опять же, упрощение.
- Безусловно.
- Я не отношусь... Я ни разу её не исполнял на концертах. Она звучит в фильме, в Интернете её любят послушать. Мне кажется, это... Ну, да. Те люди, которые ей принимают близко к сердцу и которые водружают на знамёна, они, по-моему, такие "моськи". Да?
- Угу.
- Потому, что гораздо проще явление обозвать и пойти дальше. Да? "Вот это – говно!" И всё. Происходит снятие проблемы. А проблема остаётся.
- А проблема есть с властью?
- У меня?
- Да.
- Нет.
- А вообще с властями?
- А я их не замечаю.
- Они живут параллельной жизнью?
- В другом мире.
- Т.е. всё, что происходит в обществе, в России современной, вас устраивает?
- Нет. Меня не устраивает всё, что происходит на протяжении запечатлённой в книжках истории человечества. И что? Не устраивает. (смеются)
- А есть какие-то политические явления или проявления, которые у вас вызывают неприязнь?
- Да я стараюсь вот как-то ограждать своё сознание от проникновения этих всех течений в мой мозг. Вот. Я стараюсь не принимать это всерьёз. Невозможно же жить персонажами "Санта-Барбары", да? Это персонажи "Санта-Барбары". Они сегодня одни, завтра другие. На мою личную жизнь это никак не влияет.
- У вас есть бренд "Башмаков" или...
- Был. Ботинки мы делали. Они до сих пор, по-моему, производятся, но я давно не следил, что там вообще происходит.
- А зачем? Вам предложили и вы решили подзаработать?
- Мне предложили... Да не то что подзаработать. Но как-то мне предложили и мне показалось это интересным на тот момент. И как-то сделали. И ботинки вроде ничего. Даже до сих пор встречаю людей, которые в них ходят.
- А как складываются вообще ваши отношения с деньгами? Вы с ними дружите?
- Я не парюсь по поводу их, они не парятся по поводу меня.
- Вам хватает?
- Я думаю, что мне хватало, сейчас скажу... Последняя проблема с деньгами у меня была лет в 12 , наверное, когда я хотел купить скейт, но мне, сука, не хватало на него. (смеются) Вот потом – всё. Все проблемы с деньгами были решены.
- Отпустило.
- Отпустило, да.
- У вас есть лейбл – "Шнурок", по-моему, называется.
- Да, существует такая фирма.
- Она чем-то занимается? Активность есть какая-то?
- Чем-то занимается, да. Но там есть люди управляющие, поэтому это вопросы не ко мне. Даже сейчас с трудом вам скажу, чем она занимается.
- Т.е. в принципе, вот эти все истории как бы с башмаками, с лейблами – вы дарите своё имя и там есть какие-то люди, которые заворачивают в фольгу...
- Я никому ничего не дарю. (смеются) Нет, конечно не дарю никому своё имя. И тем более, как я могу подарить своё имя? Нет. Создаются какие-то конторки, которые начинают заниматься этим всем. Если они приносят какие-то деньги – хорошо. Если нет – то нет.
- Но вы не паритесь, не следите за тем, как они работают?
- Боже упаси. У меня свои дела.
- Творчество, музыка и всё остальное?
- Свои дела, скажем так. Ну, творчество. Я могу, конечно, сказать: "Да, у меня свои дела – это творчество".
- Как называется стиль, в котором вы выступаете на сцене? Есть у него какое-то название?
- М-м-м... Не знаю. "Ленинград" - сложно определимый стиль. Да, модно придумать название. Я придумал как-то там ещё 100 лет назад "турбо-шансон". В какой-то момент времени это соответствовало группе "Ленинград". Группа "Ленинград" постоянно изменяется. Её невозможно поймать за хвост. Я сам даже порой не понимаю, что мы делаем. Самое главное, что это узнаваемая фигня.
- А не похоже это на то, что делает наш украинский американец – "Gogol Bordello". Такой джипси...
- Но они же позже нас появились. Нет. Конечно, нет. Они, конечно, присели нам на хвост. Но мне не жалко.
- Они вам присели на хвост?
- Да.
- Но они называют себя цыганским, румынским роком.
- Нет, я к цыганам никакого отношения не имею. Сразу. К року тоже никакого отношения не имею.
- А почему так про рок?
- Ну потому, что рок – это, опять же, вышеупомянутый Джимми Хендрикс. Я не Джимми Хендрикс. Это Дженнис Джоплин. Это определённые не то что образ жизни, а и определённое мировоззрение, которым я не обладаю. Я далеко не хиппи, а скорее даже наоборот. У меня нет такого наивного детского взгляда на мир.
- Мир суровый.
- Мог бы быть ещё суровей. И тому примеров полно. Мир такой, какой он есть.
- Рок-музыканты, в том числе ваши земляки, такие как Юрий Шевчук, достаточно критично относятся...
- Шевчук – не мой земляк. Он из Уфы.
- Но человек, с которым вы живёте в одном город сейчас.
- Да.
- Достаточно критично относится к вашему творчеству.
- (кивает)
- А вы?
- Что?
- Как к их творчеству относитесь? Как реагируете на эту критику?
- Ну, я понимаю, откуда ноги растут у этой критики.
- А откуда?
- От определённой узости взглядов. И больше ни откуда, ничего. Когда определённая жанровая структура, как то рок-песни, становится некой парадигмой жизненной. А это действительно страшно. Это как любители автомобиля "запорожец" - это вот такой узкий круг людей. Они вот фанаты этого старого "запорожца" и все остальные машины они ненавидят. Вот как-то так. Я вообще к сектам плохо отношусь. Любым. Рок это там, не рок. Я вообще против сектантов.
- А в современной музыке кто-то вам близок?
- Последнее, что мне понравилось, но это было довольно давно, несколько лет назад – это группа "The White Stripes".
- А из постсоветского пространства?
- "АукцЫон" я слежу, что делают. Но не могу сказать, что мне всё нравится. Но это интересно.
- Вы участвовали в проекте "История российского шоу-бизнеса", по-моему, да?
- Да.
- А что из эпизодов российского шоу-бизнеса вам казалось наиболее интересным или, наоборот, возмутительным? Что вызывало эмоции?
- Там всё интересно. Там всё интересно, потому что это какое-то такое явление настолько неказистое, настолько оно вот вопиюще пошлое, вот какое-то "не пришей кобыле хвост" вот это всё. И с таким бурлеском всё это происходит. Это круто. Я думаю, что весь российский шоу-бизнес – это штука покруче, чем "Sex Pistols".
- А с точки зрения вашего отношения к музыке?
- Я легко отношусь к массовой культуре. Это понятно, что никакие не прорывы, это некие песенки. И поэтому это что-то отзвучало – и всё. В плане как коммерческие проекты – это идеально. Как коммерческие проекты это просто попадание в слушателя. "Ночь", "свеча", "дочь" - и всё, и понеслось. Никакого большого вклада там, прорыва. Это создаёт некий фон, который резонирует с обществом. И обществу с этими песнями как-то жить попроще, скажем так. Больше ничего.
- Но вы сами считаете это неказистым, уродливым и т.д.?
- У меня вот образ, который сложился и давно, как раз в конце 90-х и он до сих пор имеет право на существование – это последний телевизор, накрытый бабушкиной салфеткой. Вот мы вот в этом до сих пор как-то существуем.
- Т.е. вы это видите, вы понимаете, что это уродливо, но вы это принимаете?
- Я не то что это принимаю. Задаюсь вопросами. Я понимаю, как это устроено. Мне хочется понять, вообще что людьми двигает, чтобы вот такую х**ню творить. (смеётся) Мне хочется понять этот механизм.
- Мы как люди, которые делаем эту программу, понимаем, механизм, почему это может нравиться, почему на какой-то минуте будет нравиться, одно, второе, третье, четвёртое. Т.е. в принципе, у этого есть определённый очень понятный инструмент? Как у любого сценария, как у любой пьесы.
- Кстати, нет. Там не очень понятная штука. Там не так всё просто, как мне кажется. Если бы это было настолько очевидно и понятно, это бы делал каждый.
- Это не настолько очевидно. Понятно, что нужен талант для того, чтобы написать пьесу, которая даже состоит из понятных слов – "свеча", "ночь", "дочь" и т.д. Нужно в правильных местах в правильное время их провести по сюжетной линии для того, чтобы это затронуло.
- Это, опять же, не совсем так. То механическое объяснение того, что не объясняется механически.
- Ну да.
- Тут нет определённых пунктов, где нажми на эти кнопки – и всё у тебя будет. Нет, это не так.
- Ну а вы сами пробовали, было искушение попробовать сделать какую-то популярную, попсовую вещь?
- Так я постоянно делаю популярные, попсовые вещи. (смеются) Но у меня же не всегда получается.
- Вы со временем, спустя 5-10 лет, себя видите по-прежнему в роли хулигана, который...
- Да нет, конечно. Это как-то неуместно, когда дедушка уже там чего-то хулиганит. Хотя, конечно, смешно. Я ещё не решил. Может ли дедушка хулиганить? Не знаю.
- А кем вы себя видите? Есть какая-то идея, которая вас вдохновляет?
- Я не знаю. Задайте мне вопрос 15 лет назад "Чем вы будете заниматься?", когда создавалась группа "Ленинград", я бы вряд ли вам сказал, что я буду музыкантом.
- Но есть вещи, к которым вы стремитесь, которые хотите сделать?
- Чтобы оставить след в истории? (смеётся) Нет. Я не знаю, что я хочу. Я хочу, чтобы у меня не угасал до сих пор, вот, интерес. Чтобы до тех пор мне было интересно жить. Чтобы у меня не потух взгляд, чтобы наконец-то мне не показалось всё это очень понятным. Чтобы мне по-прежнему казалось всё это каким-то непонятным. Когда я начну понимать, что я всё понимаю, значит всё – я труп.