ГРАНИЦА БЕЗ ЗАМКОВ

Жители городов и сел на линии войны делятся
новыми неписанными законами своего
существования и пытаются не сболтнуть лишнего




Фотопроект Станислава Ясинского
От Широкино до Станицы Луганской – неровная линия границы между Украиной и ОРДЛО (отдельные районы Донецкой и Луганской областей). Эта граница проходит по карте, по земле, по головам, ногам, спинам и судьбам людей.

"ОРДО, ОРЛО" – бойцы смакуют минские аббревиатуры на блокпосту в Гранитном. Один, поначитаннее, сыплет литературными ассоциациями: Мордор, Изенгард. Солдаты вздыхают – новая граница с той стороной за последний год четко закрепилась: если кто-то двигается вперед-назад на 300 метров – это международный скандал.

Новая граница – вон она, по Кальмиусу, по Донцу, или через тот лесок, или прямо по улице этого села. Сотни километров заводов, шахт, сел, поселочков, красивейших заброшенных холмов и минных полей. Сотни километров недоверия, пустоты и хитрости выживальщика - у оставшихся здесь жить.


ГРАНИТНОЕ
Михаил, 60 лет
Я не чувствую себя украинцем, потому что по национальности грек. Тут в округе много греческих сел. Я был в комнате, на кровати, когда прилетел снаряд. Только это место в доме и уцелело. Сейчас я заколотил дом, чтобы не разворовали последнее – у нас тут своих, местных мародеров хватает. По ночам ходят, по домам шуруют, где что осталось. Живу то у сына, то где придется. У меня семеро детей.

К дочке в Тельманово поехать не могу – пропуск есть, но нет денег, чтобы доехать до пункта пропуска. Тут за речкой Кальмиус уже "ДНР" – метров 300 отсюда. На нас всем наплевать, и Украине, и той стороне. Поэтому я держу нейтралитет. Помощь нам привозят в основном всякие международные фонды. Но строиться снова никто не спешит – вдруг снова начнется?


КАРЛОВКА
Анна, 79 лет
Коли біля хати розірвався перший снаряд, ми зібрали речі і поїхали до родичів в Харків – були там місяць, поки вони тут крушили село. Попадали і з того, і з іншого боку. У сусідів було два будинки, в обидва попало по снаряду. Така доля – кажу. Поїхали, не будуть вертатися, поки не зароблять гроші на відбудову. А нам довелося хіба що міняти всі вікна.

Вчора ходила за гуманітарною в сусіднє село. Дали трохи провізії. Я родом з Західної України, зі Стрия. Коли мені було 28, то поїхала з дівчатами на Донбас. За компанію. Та й лишилася. Хто я зараз? Хто по нас стріляє? Не знаю. Я не буду вам казати, за кого я. Бо якщо прийдуть ті, якщо влада зміниться, то буде нам горе. Ми з сином живемо і житимемо тут. А знімати мене не треба, бо я вже стара і не ладна, як колись.


АВДЕЕВКА
Дмитрий, 56 лет
Работал я на заводе Путилова в Донецке. Точил снаряды. А потом переехал сюда, в Авдеевку. Сейчас я работаю сторожем в кооперативе. Нигде, говорят, такого не видели. У нас на участке – полторы тысячи погребов. Люди платят 115 гривен в год и хранят картошку, или что другое.

Когда я впервые сюда пришел, ночью, то подумал, что это такое яркое цветное кладбище. Сейчас большинство хозяев погребов уехали, город вроде как уснул. Выборов не было, слышите, как там бухает! Нам тут не важно, Украина, не Украина, нам главное, чтоб не воевали.

Посмотрите на наши дома, только вот отстроили, главное, чтобы больше ничего с неба не летело! Нее, воевать не пойду. Куда мне воевать, я еле дышу, курение виновато. В Донецке двое моих детей. Но мы не видимся – нет денег. Созваниваемся – ну что, как вы там – хорошо, живы! Раньше отсюда до Донецка было 10 минут на автобусе, прямо, мимо аэропорта. А теперь – даже не знаю.


ЛУГАНСКОЕ
Александра, 66 лет
Я щойно ходила стежити за машиною з вугіллям – щоб не продали комусь наліво. Вже третій день мають привезти це вугілля – але досі не везуть. Ми зимуємо в цьому маленькому сарайчику, бо обігріти наш будинок газом – це 4000 гривень на місяць.

Чоловік мій – за Україну, а я - нейтральна. Коли було найгірше, коли сусідам хату розбомбило, то втекла на місяць до Харкова. Але там мене кинули на 1100 гривень – зняла квартиру через газету, дала плату за місяць – але ні адреси, ні ключів.

Потім пожила ще два місяці на Сумщині, в старій батьківській хаті. Вона вже розвалюється, і довелося повернутися, бо нікому ми не потрібні. Я досі працюю економістом в колгоспі. Банк, в який поклали колгоспні гроші, збанкрутував, і нам нема за що далі ні купити насіння, ні пальне, ні знищити мишей.

Минулого року пшеницю не зібрали взагалі – 350 гектарів так і згнило на полях. І не лише через пальне, але й через міни. Але я радію, що моя хата ціла – у сестри дім розбомбило начисто, і вона живе в приймах, по родичах. Попереду зима, і як жити далі?


ПГТ МИРОНОВСКИЙ
Сергей, 58 лет
В армию мне поздно. Хотя отслужил в спецвойсках. В Венгрии и Германии. Мы были спортсмены, носили спортивные костюмы и разгоняли демонстрации. Теперь для этого слово придумали, но не помню его. Сейчас жалею, что тогда этим занимался. После армии всю жизнь проработал тут в интернате, спортом с детьми занимался. А сейчас вот оказался, как и все мы тут, никому не нужным.

Все время раньше Мироновский был по всем делам привязан к Дебальцево. Тепер оно в "ДНР", а мы непонятно где. Детей вывезли, а нас отправили в отпуск и не платят, начиная с января. Наш директор перед этим взял кредит, и скоро его выселят из квартиры за неуплату. Чтобы совсем с ума не сойти, я взял группу детей и занимаюсь с ними футболом, совершенно бесплатно.


МУРАТОВО
Люба и Мирослава, 28 и 7 лет
Мы жили здесь и были счастливы, но сейчас появилось ощущение границы. Самое тяжелое – когда хоронишь самых близких. В моего мужа попала мина. Он не военный был, просто мы хорошо жили, бизнес работал. Его убило у меня на глазах, когда он подходил к дому. И вроде бы и войны здесь особой нету. А остаешься без помощи, совершенно.

И когда маленькому ребенку не объяснишь, что твой папа никогда к тебе не вернется. Я надеюсь, что таким детям, как моя дочь, кто-то поможет. Но пока что помощи никакой. Нереально здесь жить. Я получаю по потере кормильца 946 гривен. Попробуйте содержать дом, одеть ребенка в школу! Я живу теперь ради нее. Чтобы у нее было хорошо. Мы еще не жили, мы еще молоды – а уже наши дети страдают.


ПЕСКИ
София Андреевна, 78 лет
Нам некуда ехать, но если б было, то в "ДНР" я бы и не поехала. Там чужая земля, она горькая. В этом доме мы недавно – меньше года. Это уже в селе мой пятый дом. Предыдущий там был (показывает пальцем в сторону аэропорта). У меня сын не разговаривает совсем, инвалид он. Когда начали бомбить, я затащила его в погреб и мы закрылись.

А на потолке были железные листы и перекрытия из рельсов. Стало жарко очень. Потолок начал светиться красным, стало нечем дышать. Но нам пришлось сидеть там еще долго – пока пожар совсем не погас. А вообще мы живы благодаря Богу и солдатам – помагают нам. Они переселили нас сюда, на этот край села, где безопаснее. Тут в селе всего 5 семей осталось. Если прийдет моя смерть – приму ее. Страшно только за сына, что с ним будет.


КРЫМСКОЕ
Юля, 25 лет
Мы написали с мужем заявление в загсе и поехали в город купить обручальные кольца. Ехали на три дня. И так получилось, что застряли на месяц. У меня в дом попало два снаряда. Мама позвонила и сказала, что возвращаться пока некуда.

Но ничего, сейчас дом почти отстроили, крыша уже есть. Все налаживается, и я надеюсь, что все это будет вспоминаться, как плохой сон про войну в эффекте 5D. Я работаю в школе уже второй год. В этом году стала завучем. Школа маленькая. Пытаюсь помогать жителям села, налаживать жизнь, чтобы люди не зависали в том, что было.

Мой муж – директор клуба, пытаемся сейчас его открыть, чтобы и деткам было куда прийти, чтобы хоть немного отвлечь от войны. Наше Крымское для меня – самое родное, самое красивое село в Луганской области.

Крым теперь уже не наш, зато Крымское наше, сюда приезжайте отдыхать. У нас самый красивый лес, самая чистая природа, самые добрые люди. Самые веселые, отзывчивые дети. У нас воздух даже особенный. Многие уехали во время сильных обстрелов. Но возвращаются – потому что нигде такого нету.


ТРЕХИЗБЕНКА
Василий, 60 лет
Трехизбенка - моя родина. А Украина - я тут не знаю, что такое Украина. Хочу, чтобы власть была нормальная. А то не власть, а что-то такое, какая, твою мать, демократия!? Анархия - мать порядка! Моя жена умерла – были жуткие обстрелы, она не выдержала, оборвался тромб.

А я очень любил ее, и теперь не знаю, как дальше жить. А теща, ее мать, пропала прошлой зимой. Она не в себе была, без памяти. Люди говорили, что ее могли расстрелять, мало ли чего она наговорила военным. Но я не знаю, где правда.

Сейчас мое счастье – только во внуках. Если бы не они – то не знаю, что было бы. Для нас же родители жили – и мы для детей. Если бы не стреляли еще – а то после недавних обстрелов внук неделю не разговаривал. Перепугался. Поехать на ту сторону в гости к родственникам я не могу – со всеми этими пропусками. А уезжать мы даже не думали. Почему я должен уезжать со своей родины?


СТАНИЦА ЛУГАНСКАЯ
Любовь Михайловна, 87 лет
Станица не та уже. Раньше здесь белили деревья, чистота была. А сейчас одни руины. Здесь больше половины домов разрушено. Мы не видим помощи. Может потому, что мы на самом краю. Я прислуживаю в церкви 6 дней в неделю, может потому мне не страшно. Однажды, когда шла служба, тут возле храма взорвался снаряд. Иконы полетели со стен, люди попадали, но продолжали молиться.

А вообще нас обстреливали специально, нашу церковь. Однажды ночью сюда прилетело 3 снаряда. Мы тут уже многое восстановили. Но на втором этаже все окна еще без стекол – в пленке. Моя дочь живет в Сухуми, в Абхазии. Там было то же, что у нас, но в 91-м. Она хотела меня туда забрать, но мать ее мужа, которая пережила ту войну и сберегла квартиру, успокоила ее. Я думаю, что все это – еще далеко не конец. Нам еще предстоит многое пережить.


ДМИТРОВКА
Ильяс, 45 лет
Украина – родина. Родина – это мать, отец, брат, сестра, земля. Я родился в районе Саберобад, в городе Баку. У меня сестра была тут замужем, в 90-х. С тех времен я тут тружусь. В Азербайджане я уже не могу жить – я лучше знаю жизнь тут. В этом доме у меня умерла жена, а сына убили уголовники. Но я не хочу про это говорить.

Еще совсем недавно через этот дом перелетали снаряды, а в небе летали беспилотники. Наше село очень сильно обстреливали. Люди поуезжали. А у меня ни погреба, ничего. Но я не мог уехать – куда бросать дом, двор, 200 голов скота? Куда? Куда убежать мне? Некуда. Но если прийдут те, с той стороны, я буду защищать мою землю.


ПОПАСНАЯ
Любовь, много лет
Я тут сына похоронила. Сейчас сама к смерти готовлюсь. Он проработал в Москве 15 лет, а потом вернулся – и умер. Он не погиб, нет. Просто когда был самый сильный обстрел, у нас в квартире заклинило дверь, и мы не смогли спуститься в подвал. Он повредился умом. Потерял память, потом перестал есть. И умер.

Я 17 дней в подвале просидела, у меня ноги опухли. Не смогла его спасти. Ремонт в квартире уже делала сама, хорошо что хоть стены остались целы. Хотя мне помогают – провизию дают, спасибо им огромное. Главное, чтобы никто больше не погиб. Будьте здоровы!


СЧАСТЬЕ
Александр, 60 лет
В этом подвале мы прятались во время самых страшных обстрелов. Тут вокруг война разрушила очень много домов, но люди уже почти все восстановили.
Помощь есть, но многие ее не ждут и делают за свой счет. Здесь очень много народа без работы осталось. Раньше было как: работали в Луганске, а жили здесь. Это же почти пригород, а город теперь остался с той стороны… Когда стало совсем страшно, вывез родителей в Северодонецк, к родственникам.

Они очень старенькие, им было сложно все бросить и уехать. Но я настоял, пообещал следить за их квартирой. Я электрик на Луганской ТЕЦ, мог уже 5 лет быть на пенсии, но решил остаться – думал, пенсия будет больше. А теперь мне отказываются ее пересчитывать. Что я по поводу войны могу вам сказать – раньше надо было Крыму свет отключать. Может быть, всего этого бы и не было.


САРТАНА
Николай, 58 лет
До пенсии мне еще рано, поэтому пасу овец. Вообще я русский по национальности. Я приехал из России, когда мне было 5 лет. Пока что, видимо, армии я не очень нужен. Но, если призовут, пойду воевать.

За Украину мы привыкли тут жить. А "ДНР" я за государство не считаю. У нас полсела уничтожено, большинство тех, кто был за них, поменяли мнение. Когда обстреляли похоронную процессию, погибло 11 человек. Скорее бы это все закончилось.


ЗОЛОТОЕ
Андрей, 39 лет
Мы из Первомайска, шахтеры мы. Вон, моя шахта, километр до нее, я на ней больше 20 лет работаю. А Первомайск сейчас – серая зона. Не Украина и не ЛНР. Мы приехали к матери. И тут начались обстрелы. Мы жуткие вещи пережили. Поехали в Киев к родне. Но работы там нет, побыли два месяца и вернулись. Вообще я за единую Украину.

Но тут нужно всем договориться. Чтобы не стреляли, чтобы можно было поехать туда, домой. Сына свого я служить не отпущу – я не понимаю, за что эта война. За что погибли эти мирные люди, эти украинские солдаты, за что людям все это горе. Мы тут засыпаем и боимся проснуться – кто знает, что будет завтра, где проснешься. Надеюсь, что будет мир. И что шахта будет работать.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ