Донбасский синдром

Как украинские бойцы пытаются вернуться к мирной жизни
За год войны на Донбассе физические увечья разной степени тяжести получили шесть с половиной тысяч солдат. Какое количество бойцов получили травмы душевные, - не берется подсчитать никто.

После возвращения из зоны АТО в прошлом белые воротнички, врачи, шахтеры и строители чувствуют себя одинаково растерянными. По ночам им снятся кошмары, они цепенеют от звуков фейерверков и признаются, что на войне и понятнее, и проще, чем дома с родными, которые почти ничего не знают о той жизни.

О личных переживаниях и собственных способах психологической реабилитации бойцы АТО откровенно рассказали ТСН.ua.

«К войне нужно относиться, как к игре»

Иван Начовный, «Гном», заместитель командира танковой роты по работе с личным составом в запасе, 34 года.

«Киборг». И этим все сказано. Уроженец Днепропетровска Иван Начовный, прошедший пекло Донецкого аэропорта, в мирное время работал в Национальном горном университете, преподавал защиту информации и ІТ-технологии.

В армию попал по повестке. Он помнит, что она пришла 1 апреля в 18:30, 2 апреля уже был в части, а 3 мая выехали в зону АТО - получили направление в Донецкую область.

Первое потрясение связано с первой потерей. 23 мая 2014 года. В этот день мы ездили к ребятам на их блокпост, чтобы помочь отремонтировать танк. Нас сопровождала разведка. Приехали, поработали, нас накормили, а когда вернулись в лагерь, то узнали что там идет бой и убит один из танкистов. Это был шок! Как? Почему? Мы же только там были… Только обнимались и делили пищу... Мы потеряли Сытяева Юру (Кобыляки), механика-водителя. Выстрел снайпера оборвал его жизнь. Он только выдал дочь замуж в апреле… Добровольцем пошел на эту войну. До этого уже успел повоевать в Югославии.

Я просто заставил себя переключиться на серьезное восприятие обстановки. И личный состав тоже пришлось очень сильно поддерживать и переключать с мыслей о гибели. По ребятам было сильно видно, что это для них сильный удар и потрясение. Они боялись уезжать на блокпосты... но страх прошел, появилась злость, и это позволило им себя перебороть.

Я до сих пор вздрагиваю при звуках разрывов или громком хлопке от проезжающего автомобиля, а любителей фейерверков просто хочется вывезти на денек в Пески или Опытное

Проблемы психологического характера были постоянно, когда происходили обстрелы. А так как обстрелы были постоянными то и проблемы были постоянными. Ну, а если серьезно, то самая большая психологическая проблема - беспомощность перед артиллерией.

Это война артиллерий и простому солдату или танкисту в этой войне остается быть приманкой для вражеских снарядов. Когда на голову падает нечто тяжелое и взрывающееся, а при этом ты не можешь точно сказать, что и где упадет - это очень сильно бьет по психике, потому что ты ничего не можешь сделать в ответ. Я до сих пор вздрагиваю при звуках разрывов или громком хлопке от проезжающего автомобиля, а любителей фейерверков просто хочется вывезти на денек в Пески или Опытное.

Помимо этого на фронте давит неопределенность ситуации. Когда ясно, что и как - мозг автоматически готовит решения для поставленной задачи. А когда говорят - там разберетесь или там посмотрите - хочется просто взять и послать этого деятеля туда самого.

"Простому солдату или танкисту в этой войне остается быть приманкой для вражеских снарядов"
На «гражданке» больнее всего задевает отсутствие справедливости в обществе. Война очень сильно обостряет это чувство, и любая нестыковка вызывает бурю агрессии со стороны бойцов.

Сам с этим борюсь только тем, что есть наградное оружие, и оно заставляет держать себя в тонусе, постоянно проговаривать про себя, что у меня есть возможность решить дело как на войне - но здесь не война и нужно решать все мирным путем. Это и успокаивает.

У всех без исключения ребят происходит переоценка жизненных ценностей и приоритетов. Многие сильно ударяются в религию. Я думаю, что на войне молятся все - и праведники и грешники. Есть хорошее выражение - на войне нет атеистов

Близкое ощущение смерти делает человека более нетерпимым к инакомыслию. Есть только черное и белое - никаких серых оттенков. Ты либо говоришь «да», либо «нет». Любое лукавство вызывает агрессию и нетерпимость. С этим нам и приходится бороться в мирной жизни.

У всех без исключения ребят происходит переоценка жизненных ценностей и приоритетов. Многие сильно ударяются в религию. Я думаю, что на войне молятся все - и праведники и грешники. Есть хорошее выражение - на войне нет атеистов. Каждый боец хочет жить и ищет любой помощи в этом.

Также очень сильно меняется просто мировосприятие. Люди понимают, что жизнь - это нечто более ценное чем то, что они воспринимали до войны. Что можно радоваться самым простым вещам - чистой воде, хорошей еде, чистой одежде, лучам солнца и многому другому.

Нужно относиться к войне, как к игре. Нужно научиться воспринимать обстановку как бы в параллельном свете. Тогда мозг и сознание научится жить в этом кошмаре и разделять мир и войну

К войне можно подготовиться только на войне. Думаю, никакой тренинг этого не даст, разве что пойти поработать в скорую помощь или оперативную хирургию. Но это мы сможем потренировать только одну сторону войны. Ну а внутренний стрежень тренировать придется только там.

Нужно относиться к войне, как к игре. Нужно научиться воспринимать обстановку как бы в параллельном свете. Тогда мозг и сознание научится жить в этом кошмаре и разделять мир и войну. Нужно понять, что это война - на ней убивают и ранят. Но если ты будешь внимателен и сосредоточен, то все в твоих руках.

К выходу на «гражданку» нужно понять, что война ушла, переключить сознание на жизнь в мире и полностью посвятить себя своей семье или работе. А лучше - повернуть весь свой нерастраченный потенциал на развитие государства.

«Дома не проходит ощущение тревоги»

Артем Чех, «Шарли», 30 лет

В мускулистом короткостриженом мужчине в камуфляже сложно узнать длинноволосого парня с длинными «музыкальными» пальцами, каким Артем Чех, современный украинский писатель, был еще 7 лет назад.

Ему сейчас 30. Он просился в армию дважды - весной и осенью прошлого года, но ему говорили: «Ждите, вас позовут». И вот позвали, по повестке.

Война ему только предстоит. С первых дней пребывания в учебке Чех описывает свои ощущения и публикует их у себя в Facebook и ведет блог на TCН.ua. Получается своеобразный дневник. И своеобразная психологическая разрядка.

Когда получил повестку, даже обрадовался: «Эге-гей, иду в армию, все прекрасно!». Не то, чтобы я хотел на войну, но хотел быть полезным государству, обществу. Не мог сидеть дома. И стыдно было, на самом деле. А уже когда попал в «учебку», понял, что многим это (патриотизм и стремление служить, - ред.) вообще не нужно.

Офицеры получают зарплату и особо не думают, как там солдаты, как их накормить, как сделать их условия лучше. Я понял, что им там по большому счету на солдат плевать: их дело как-то месяц нас подержать, а дальше отправить по своим частям. Пусть разбираются батальонные.

Это не было большим психологическим потрясением, скорее очень жестким разочарованием. Я тосковал по родне, я понял, что это не на неделю-две, как бывает на «гражданке», я понял, что расстаюсь с семьей на год. И все свои привычки я тоже должен оставить дома. Все, к чему я привык.

Очень удручало отношение командиров. Не только ко мне, вообще к нашим бойцам. Я не привык к тому, что мной командуют, причем в такой форме. Они позволяли себе то, чего я никогда не позволял никому раньше

Днем были занятия, и было не до того, чтобы думать о чем-то другом, каждое утро и вечер меня накрывало отчаяние: снова начинается этот бесконечный день, и таких дней еще много, я не смогу, я слабый, отправляйте меня домой.

Очень удручало отношение командиров. Не только ко мне, вообще к нашим бойцам. Я не привык к тому, что мной командуют, причем в такой форме. Они позволяли себе то, чего я никогда не позволял никому раньше. Первые две недели дались очень сложно. Меня ломало, я ломался в системе. Но, в конце концов, привык, и как-то стало все на свои места более-менее.

Бывали бойцы, которым было еще хуже. Помню парня, ему было 24 года, он был из маленького села, всю жизнь жил с мамой. Когда его привезли сюда, у него был такой стресс, что он лежал под одеялом и два дня проплакал. Его даже командир взвода не трогал.

А были бойцы, которые, наоборот, словно попали домой: «Оу, здесь как в армии, классно, замечательно». «Что тебе не нравится? Еда? Замечательная еда». Я в армии не служил, поэтому мне сложно было. Мне человеку, который всегда избегал коллективов и не служил в армии, было сложно.

Из мира суровых здоровых мужиков с их грубыми шутками, откровенных разговоров, из этого большого военного пионерлагеря, пропахшего потом и полевой кухней, я попал в прилизанный город с беззаботными мальчиками и девочками. Это было очень сложно. Я три дня не выходил из дома, не мог просто выйти. Мне сложно было на все это смотреть, на людей в супермаркетах, метро. Я никого не осуждал, но было сложно

Стало гораздо легче, когда появились друзья. Когда находишь людей, которые с тобой на одной волне, с которыми можешь сесть и поговорить, и они говорят: «Ты знаешь, чувак, я вот этого не показывал, но у меня такая же фигня была. Меня, как и тебя, две недели колбасило». Тут об этом редко кто говорит. Я не знаю, стыдно - не стыдно, но держат эмоции в себе.

Второе потрясение я испытал, поехав в Киев в отпуск через три месяца службы. Из мира суровых здоровых мужиков с их грубыми шутками, откровенных разговоров, из этого большого военного пионерлагеря, пропахшего потом и полевой кухней, я попал в прилизанный город с беззаботными мальчиками и девочками. Это было очень сложно. Я три дня не выходил из дома, не мог просто выйти. Мне сложно было на все это смотреть, на людей в супермаркетах, метро. Я никого не осуждал, но было сложно.

Там в армии оказалось значительно проще. Дома не проходит ощущение тревоги. Я понимаю, что я не на своем месте, меня начинает трясти, хотя рядом жена, сын и родные стены.

Вернулся. Утром, проснувшись в своей армейской палатке, почувствовал необычную легкость. Думаю, что случилось? Тревога отошла. Все спокойно. Все хорошо.
"Я понимаю, почему очень много бойцов возвращаются к нам после демобилизации и говорят, что не могут дома"
Поэтому я понимаю, почему очень много бойцов возвращаются к нам после демобилизации и говорят, что не могут дома. Видимо, это комплекс прогульщика. Как будто прогуливаешь уроки и боишься, что учитель позвонит маме, расскажет.

Другие говорят, что не могут этого понять, просто чувствуют себя плохо. Некоторые настолько, что боятся спиться. Возвращаются, и все становится на свои места.

Мне кажется, если бы были люди, которые тебе все объяснили и рассказали перед армией, мол, вдруг, будет то-то и то-то, и ты должен быть к этому готовым, было бы легче. Я не знаю, как это делается, я не психолог, но такие разговоры иногда помогают.

С нами никто никаких таких разговоров не проводил. Вот сейчас нам ехать в зону АТО - никаких психологов. Хотя одни ребята не скрывают радости, что они, наконец, туда поедут, другие, наоборот, подавлены. Одному Богу известно, что у них на душе. Кто-то начинает просто пить банально.

Я себе говорю так: есть такое банальное слово - долг. Я сюда пришел не для того, чтобы сидеть в тылу, наращивать жирок на пузе, а помогать. Мы все-таки не тыловое обеспечение, а штурмовая рота. Наше непосредственная задача - быть там.

«Мы воюем со своими тараканами в голове»

Валерий Довженко, «Профессор», 92-я харьковская бригада, 41 год.

41-летний житель Комсомольска Полтавской области Валерий Довженко - маляр-краснодеревщик. Он красит мебель из драгоценных сортов древесины, золотые руки. На войне эти руки так же ювелирно обращались с гранатометом.

Будучи дважды контуженным, шутит: «Слава Богу, руки не пострадали». На войну Довженко фактически напросился. Пошел за другом, получившим повестку, и уговорил военкома взять его на учет. «Всё, батенька, надоело скитание».

Сейчас он проходит военно-лечебную комиссию, и хотя официально пока не демобилизован, предельно откровенно говорит об армии, обществе, власти и очень личном.

Самое сложное – перебороть страх. Мне психологически было проще потому, что я уже попрощался со всеми, я знал, что я уже труп и не вернусь домой. Я ехал на смерть и это прекрасно осознавал.

Мне казалось, что так (с таким настроем, - ред) будет легче выполнять свои боевые задачи. Когда, например, работает пулемет, а мне надо с одного фланга перебежать на другой, то я не должен беспокоиться о своей жизни, а должен делать свою работу. Но инстинкт самосохранения никуда не девается, и ты думаешь, как бы так бежать, чтоб тебя не зацепили - начинаешь дергаться, делать ошибки. А благодаря тому, что ты знаешь, что ты уже труп - та Господи - главное делать работу.

Самое сильно потрясение - это апатия сослуживцев. Идет бой и надо давать ответ, а ты слышишь: «Та там же ж люди, там, може, діточки, чи жіночка вийшла по воду, вони ж там сидять по підвалах». Для меня это был шок. А потом был шок, когда я узнал, что мы уже ходим к местным, мы уже друзья, уже с ними водку пьем. Даже уже боеприпасы им носим. Нам привезли – а мы можем их местным отнести. А у местных двоюродные братья на стороне «ЛНР» воюют.

Самое сложное – перебороть страх. Мне психологически было проще потому, что я уже попрощался со всеми, я знал, что я уже труп и не вернусь домой. Я ехал на смерть и это прекрасно осознавал

Я с этими людьми больше не хочу стоять рядом на Майдане. Я считаю, надо свое защищать, несмотря ни на что. А бедные «жіночки» - они сделали свой выбор.

На фронте все конкретно: вот это - мой брат, а это - пи*арас, это - чмошник, это - «аватар». Вот Северский Донец - это граница, на той стороне враг. Гражданский он, не гражданский - глубоко пофигу. Ты колорад, ватник - ты мой враг. Если у тебя мозги не работают, я тебе их вставлять не буду.

А дома… Я приехал, хожу по городу, войны нет… Полтава, Кременчуг, Киев, Харьков… Вы так боитесь и закрываете глаза на то, что люди гибнут, лучшие люди, соль нашей нации. Честно, я хочу, чтобы их побомбило немножко. Может быть, это и непатриотично звучит, но люди, которые отдыхают и не боятся взрывать петарды по вечерам, вот мне хочется, чтобы они знали, что это за звук.

Меня приглашают на свадьбу. Я гуляю на свадьбе, слушаю вот эти «ай не-не, а я красавица, коса до пояса». У вас все отлично, все зашибись? Я тоже язык в жо*у засунул, потому что я не буду вам кожу на груди рвать, типа я тут воевал, пока меня не спросят. Я понимаю, что ну вот так. АТО, война… Заученными фразами говорят. Но как была вата в голове, так она и осталась.
"Ты встаешь, идешь пацана выручать - и тебе конец. Или ты не вылез. И приехал, су*а, домой, а пацан истек кровью. И как ты потом жить будешь? Что чувствовать?"
Не у всех, конечно, есть проблемы. Я вот два раза контуженый, у меня нет проблем. У жены проблемы, потому что всегда говорит: «Валера, че ты орешь на меня?». В основном в ступор вгоняет жен, мужья которых залипли. Я по себе замечаю, бывает, сидишь, в одну точку уставился и можешь так минут 10 просидеть. Психологическая реакция, организм просто отдыхает, как в йоге. Некоторые забивают, некоторые от этих петард, громких выхлопов машины, от свиста… могут прятаться, могут на жену упасть - от мины прикрывать, чтоб осколками не посекло. Самый сложный случай, когда муж сидит у себя дома в одну точку втупился и ничего не хочет. Поест, покурит и дальше сидит. Что делать? Пацанов вызывать, с которыми он служил. Тех же самых АТОшников, пускай приходят, говорят: «Братуха, че ты тут залип? Пойдем, потрындим, где ты воевал, что там у тебя было?». Все, он в своей стихии, начинает к социуму привыкать. А когда не звонят и пытаются сами по себе то… Я пока лежал в госпитале, двое хлопцев сиганули с третьего этажа.

Когда идут большие обстрелы либо «расстрелы», тебя контузило и вот рядом окоп, и тебе надо в окоп, а рядом - твой раненый товарищ, и ты через него перепрыгиваешь, ныряешь в окоп, спасаешь свою жизнь, там «Град» работает, хрен голову поднимешь, а пацан в трех метрах от тебя… кричит, зовет тебя на помощь. Что ты сделаешь? Ты встаешь, идешь пацана выручать - и тебе конец. Или ты не вылез. И приехал, су*а, домой, а пацан истек кровью. И как ты потом жить будешь? Что чувствовать? Что тебе сниться будет, и как ты будешь на свадьбе пить?

Потому что ты на войне видишь, как кишки летят в разные стороны, когда осколок в живот попадает. Оно ж только в фильмах человек быстро умирает, а на самом деле он еще долго живет и слышит, и видит, и разговаривает, и пальцами показывает.

Когда идут большие обстрелы либо «расстрелы», тебя контузило и вот рядом окоп, и тебе надо в окоп, а рядом - твой раненый товарищ, и ты через него перепрыгиваешь, ныряешь в окоп, спасаешь свою жизнь, там «Град» работает, хрен голову поднимешь, а пацан в трех метрах от тебя… кричит, зовет тебя на помощь. Что ты сделаешь? Ты встаешь, идешь пацана выручать - и тебе конец. Или ты не вылез. И приехал, су*а, домой, а пацан истек кровью. И как ты потом жить будешь? Что чувствовать? Что тебе сниться будет, и как ты будешь на свадьбе пить?

Я вернулся живой, жена моя счастлива, дети мои бегают, уже задолбался: «Пошли, папа туда, и надень форму, чтобы видели, что ты… - они ж не знают, как правильно говорить, говорят «АТОвец», - ты у меня АТОвец, пошли я тебя с девчонками своими познакомлю». Господи, тебе 8 лет, какие там девчонки? Гордятся, как бы. Я доволен, с одной стороны.

А с другой, честно скажу, будет какой-то кипишь - я буду в первых рядах. (Переходит на повышенный тон, - ред.) Потому что я общался и с матерями и с отцами погибших и с женами. Пи*дец! Приезжают гробы, и мать спрашивает меня, за что?! Что будет вот этим, которые убили моего сына? Что мне матери сказать, что мне отцу сказать? Что мне жене сказать с двумя детьми на руках? Что мне им сказать?! За что они во время перемирия погибли, и кто за это несет ответственность? Никто. Только Порошенко, может слезу пустить и сказать: «Герої не вмирають». Все. На этом все.

"Мы не против «ЛНР», «ДНР» или России воюем, мы просто сидим на своих опорных пунктах и блокпостах и ждем, когда нас расстреляют"
Если бы была команда «Фас», честно скажу, Луганск был бы уже наш. Не знаю за Донецк, меня там не было, а Луганск был бы наш. Но, воли ни у государства, ни у армии нет, а армия у нас подчинятся главнокомандующему, который у нас Петр Алексеевич Порошенко.

Мы не против «ЛНР», «ДНР» или России воюем, мы просто сидим на своих опорных пунктах и блокпостах и ждем, когда нас расстреляют. Либо артой накроют, либо минометами, либо еще чем-то. В моем понимании, война – это немножко другое, а так воевать я не желаю.

Если будет война, если Родина скажет, что она в опасности и ее надо защищать с оружием в руках – я первый пойду, но дайте воевать. А сейчас с кем воевать? С кем мы воем? Мы воюем со своими тараканами в голове.

Понимаете, в 2014 году мы шли туда патриотами, а сейчас – мясо, просто мясо. «Обратку» давать нельзя. «Град» подъехал, отработал по нам, мы его увидели, передали - командир должен быстренько согласовать свои действия с вышестоящим командованием, чтобы оно завизировало разрешение на открытие огня, потому что нас обстреляли из «Града». Пока эта вся «трахомудия» идет «Град» недолго думая собирается и спокойно уезжает, а мы потом как дурачки палим. «Град» уже уехал 20 минут назад. Ну и получается, что просто тир.

«Бывают моменты, когда чувствуешь, что больше не можешь»

Виктор Трофименко, «Кибернетик», батальон Днепр-1, 28 лет

Полтавчанин Виктор Трофименко не любит слово «долг», но не находит другого, чтобы объяснить, почему он, обычный айтишник без опыта службы в армии, пошел на фронт добровольцем. Он был контужен, разругался по идеологическим причинам с некоторыми друзьями, тяжело переносит беззаботность жизни большинства украинцев, но ни о чем не жалеет.

В кармане он носит осколок «Града» - память о недавнем бое и погибших побратимах. Ради них и живет, и воюет. Сейчас Трофименко приехал в непродолжительный отпуск, но уже совсем скоро возвращается назад на службу.

Моя первая ротация началась 15 июня 2014 года. Она длилась 49 дней. Мы базировались в мариупольском аэропорту: зачистки проводили, отлавливали диверсантов, охраняли государственную границу от КПП «Новоазовск» до села Обрыв, где находится пограничный пост.

Именно с этим КПП связано первое психологическое потрясение. Мы шли пешком вдоль границы, нас чуть не накрыли наши из АГС. Подошли к КПП и видим, он полностью разбит, но, как ни в чем не бывало, ездят машины - из России в Украину и обратно. Шок.

Мы не понимали, что такое война и не были к ней готовы. Во многих случаях мотивация - мы пришли защищать свою землю - помогала себя пересиливать.

У нас были ветераны - ребята, которые прошли Афган, они и учили по принципу «делай, как я».

Уже нет пафоса, юношеского максимализма, ура-патриотизма. Есть долг. И нужно относиться к войне, как к работе, какой бы она ни была

Для меня время, проведенное в АТО, спрессовалось в несколько дней. Веселых и грустных. Я понял, что главное - эмоционально держаться посередине, не очень грустить и не очень радоваться. И еще влиться в коллектив. Это довольно трудно. Мы же разные. Представьте себе толпу ярких индивидуальностей, причем большинство уже состоялись, неважно слесарь, шахтер или адвокат.

Между Первомайском и Песками меня ранило. Осколок в руку и контузия. Я отлежался, полечился месяц. И назад. Уже нет пафоса, юношеского максимализма, ура-патриотизма. Есть долг. И нужно относиться к войне, как к работе, какой бы она ни была.

Бывают моменты, когда чувствуешь, что больше не можешь. Всё. Пожалуй, лучше всего это состояние описано у Ремарка в «На западном фронте без перемен». Полный ступор, социальная дезинтеграция - человек не чувствует себя членом общества. Сначала инстинктивное выживание, потом наступает разочарование, потом, наоборот, необычайная радость. Такие эмоциональные «качели». У ветеранов постарше таких всплесков нет. У нас есть те, кто 20 лет служат, прошли войну, они переварили это 20 раз. Но я пока «салага».

Главное стараться не замыкаться в себе, найти золотую середину и держаться, держаться, держаться. Это сложно

У меня такой жесткий психологический ступор случился в октябре. Второе серьезное потрясение случилось в сентябре. Я приехал в отпуск в Полтаву, а там войны нет. Я не говорю, что всем нужно одеться в черные или багровые одежки, посыпать голову пеплом, но музыка, кафе, стрип-бары, мажоры… Какая мобилизация? Пускай имбецилы воюют. Это было самое неприятное, самое страшное.

Главное стараться не замыкаться в себе, найти золотую середину и держаться, держаться, держаться. Это сложно.

Для меня не важно - служил кто-то в АТО или нет. Я проще реагирую на это. Но есть определенные нюансы, которые не оставляют спокойным. Один мой знакомый сказал, что надо не воевать, а торговать с молодыми республиками, после чего нас растаскивали, и наше общение навсегда кончилось. Другой сказал, что он вообще за «Новороссию» и здесь в Полтаве будет делать все, чтобы она состоялась. Когда меня приглашают в гости, я предупреждаю сразу: приду, но, если там будет кто-то с такими идеями, первая драка на свадьбе вам гарантирована. Чтобы такого не было - или моей ноги там не будет, либо его. Без обид.